— Сколько их, по Вашим оценкам?

— Не могу точно сказать. Тем не менее вместе с иностранным капиталом приходят мировые стандарты ведения бизнеса, управления и спрос на качественные институты. Это может стать серьезным положительным фактором. Другой фактор — то, что все больше российских компаний выходит на международные рынки капитала, огромен объем заимствований: с одной стороны, рубль укрепляется, с другой стороны, благодаря политике Центрального банка, который замедляет этот процесс, растягивает его во времени, он укрепляется предсказуемо, и компании ожидают, что он и дальше будет укрепляться. Поэтому, исходя из принципа паритета процентных ставок, внутренние ставки в России оказываются близки к нулю, а по иностранным заимствованиям часто бывают отрицательными — доллар падает, и отдавать приходится меньше, чем брали, даже с учетом процентов. Значит, нынешняя ситуация очень выгодна, но для того, чтобы выйти на международные рынки, нужно повысить степень открытости, финансовой прозрачности наших компаний. Это позволит снизить все виды рисков, улучшить качество корпоративного управления.

— Каков сейчас уровень монетизации в России?

— Есть показатель, который характеризует уровень монетизации, — скорость обращения денег. У нас она последовательно падает.

— С ростом вмешательства государства?

— Нет, это естественный процесс, результат макроэкономического развития, укрепления стабильности. Если попытаться повысить уровень монетизации, увеличивая денежное предложение, то в итоге получим рост инфляции. Монетизация — это соотношение между денежными агрегатами и ВВП. В России в целом объем кредитования растет очень быстро. Сейчас остаются скорее структурные проблемы: долгосрочные кредиты для больших компаний, получение кредитов средними и тем более малыми компаниями. Их нельзя решить просто за счет увеличения денежного предложения. Очень быстрый рост наблюдается на рынке розничного кредитования, то же самое — на рынке ипотечного кредитования. Банкам нужны новые рынки. Думаю, что наступил момент, когда они обратятся к среднему, а потом и к малому бизнесу, и тогда будет решена проблема недостаточного доступа этих секторов к кредитным ресурсам.

— Как Вы считаете, возможна ли трансформация рубля в региональную или мировую валюту?

— В региональную он вполне мог бы превратиться, но при двух условиях. Во-первых, если бы лучше шла экономическая интеграция: в этом смысле с Казахстаном дела обстоят очень хорошо, а вот Украина ориентируется скорее на Европу.

— Да и Беларусь тоже…

— Да, хотя долгое время ориентировалась на Россию. Второе условие — это уменьшение инфляции. При инфляции более 10 % денежная единица не может использоваться в качестве резервной региональной валюты. Если будут продолжаться интеграционные процессы, например в рамках ЕврАзЭС, и инфляция в России снизится, то это вполне вероятно.

— Как Вы думаете, какие у нас есть реальные возможности развития в ближайшие 10 лет? Понятно, что нефть не обеспечит необходимых темпов роста, диверсификация и инновационное развитие идут трудно, структура занятости ухудшается. За счет чего будут обеспечены прогнозируемые МЭРТ 7 % роста?

— Последний прогноз МЭРТ — не 7, а где-то 6,5 %. Полагаю, он достаточно оптимистичный.

— А не слишком ли оптимистичный?

— Ну, может быть, это нужно рассматривать как цель, к которой следует стремиться. Но многие предложения МЭРТ выглядят вполне реалистично, например создание в России транспортного коридора между Европой и Азией. Это направление вполне может развиваться в рамках того проектного подхода, который пропагандирует МЭРТ. Действительно, нужно просчитать затраты и возможный эффект и по-строить ряд транспортных узлов.

А что касается развития высокотехнологичных секторов, то здесь мы топчемся на месте, хотя в некоторых отраслях у нас есть свои заделы и потенциальные преимущества. Я думаю, что прежде всего нам нужно реформировать механизм финансирования науки. Во всем мире ее финансирование осуществляется, исходя из принципа конкуренции: есть гранты, за которые нужно бороться. А в России деньги по-прежнему выделяются научным учреждениям. Сейчас часто жалуются на недостаточное финансирование российской науки. Да, средств выделяется меньше, чем в советское время, но если взять финансирование в процентах от ВВП, то окажется, что оно не такое уж низкое — на уровне некоторых развитых стран, например Испании, или ведущих центральноевропейских стран. А вот результаты научной деятельности весьма неудовлетворительны: по количеству патентов, публикаций в реферируемых журналах мы стоим очень низко. На данном этапе все-таки главная проблема в науке — не финансирование, а повышение ее эффективности. Кроме того, очень слаба связь между наукой и бизнесом. Даже те разработки, которые есть, не востребованы. В этом отношении у нас ситуация фактически такая же, как в Советском Союзе. Сейчас в России по международным меркам очень невелика доля научных исследований, финансируемых бизнесом, поскольку бизнес в этом не заинтересован. Значит, необходимо сделать так, чтобы бизнес сам заказывал разработки, — нужно выталкивать компании на внешний рынок, где конкуренция высока, тогда им придется повышать эффективность, и они обратятся к ученым.

— Транзит, развитие высокотехнологичных секторов… а какие еще есть возможности роста экономики?

— Нужно повышать уровень переработки отечественных сырьевых ресурсов. Многие очень успешные страны — Канада, Австралия, Финляндия — шли именно по этому пути: начинали как сырьевые, а потом вокруг сырья, которое они использовали как свое конкурентное преимущество, вертикально выстраивали сектор. Финны начинали с лесной промышленности, а затем стали мировыми лидерами в производстве деревообрабатывающего оборудования, бумаги, мебели, оборудования для мебельной промышленности. У нас об этом реже говорят, мы хотим сразу ставить глобальные цели, развивать нанотехнологии. Полагаю, нужно сочетать это с решением более реалистичных задач. Я бы все-таки больше внимания уделял проблеме переработки российского сырья.

— Если принять качество государственного и корпоративного менеджмента в 1991 г. за 100 %, то как бы Вы оценили уровень 1995, 2000 и 2007 гг.?

— Трудно сравнивать 1991 г. с 1995 г. В 1991 г. в России еще не было рыночной экономики. Но если говорить о сопоставимых временах, то качество корпоративного управления в стране, безусловно, растет, бизнес все время учится, и думаю, что учится достаточно быстро. Здесь, по-моему, не может быть двух мнений. Что касается государственного управления, то в этой сфере мы скорее шарахаемся из одной крайности в другую, чем движемся вперед. Опыт других стран свидетельствует: на ранних стадиях становления рынка необходимо активное вмешательство государства, а по мере созревания экономики государственная политика должна становиться все более либеральной. У нас получилось ровно наоборот — вначале была неоправданно либеральная политика, а сейчас она становится все более жесткой.

В.В. Алентова — Не люблю сослагательного наклонения

Веру Алентову можно назвать воплощением целой эпохи. Эпохи, когда образы, создаваемые, в частности, в кино, на сцене, словно бы подтягивали зрителя к определенному уровню культуры, подспудно внушали ему мысль о том, что надо стремиться к духовному росту и, преодолевая невзгоды, становиться не только мудрее и сильнее, но и внутренне богаче…

В беседе с главным редактором «ЭС» Александром Агеевым народная артистка России Вера Валентиновна Алентова не только сравнивает реалии прошлого и настоящего, но и определяет смысл, который вкладывает в вечные понятия — любовь, счастье, душа.