Не люблю, когда пишут: «Музыка такого-то, слова такого-то». Пушкин писал не слова, а стихи. Если слова Пушкина, то тогда «звуки Тютькина», потому что слова — это расчлененная поэзия, как и звуки, образующие мелодию или музыку.

— Кто еще из композиторов оказал влияние на Ваше творчество?

— Рахманинов, конечно, Верди, Дунаевский. Я — романтик, поэтому вся моя оркестровая музыка — романтическая. Но меня привлекает не только романтика, но и многое другое.

— А Бела Барток, скажем?

— Бела Барток — тем более. Я, как и он, много работал с фольклором. Мой второй балет — Venancia — написан на латиноамериканском материале. На протяжении всего своего творчества я обращался к корням. Правда, в последнее время стал обращаться и к «стеблям». Корни — это хорошо, конечно, но стебли привлекательны тем, что, питаясь солнечной энергией, они имеют непосредственную связь с солнцем. Именно через стебли энергия солнца попадает к корням — и рождается музыка как некая субстанция.

— Вы воссоздаете сакральный круг. Я хочу докопаться до сути: как и когда Вам является музыка? Вы говорите, что музыка — это некая субстанция, но откуда она берется, из солнца? — Конечно. Каждый человек еще до рождения получает частичку этой энергии и в зависимости от ее количества становится либо композитором, либо ученым, либо еще кем-то.

— Т. е. все предопределено?

— Да, абсолютно. Задается определенный код. И слава Богу, что он еще не разгадан. Если это случится, то нас ждет катастрофа. Пусть тайна этого круговорота останется нераскрытой. Ведь на Земле существует великое множество других проблем, которыми можно было бы заняться.

Помню, давным-давно мне пришла мысль, что мир банален в своей гениальности и первозданности. Он построен по каким-то элементарным канонам, и в нем есть несколько абсолютных категорий: жизнь и смерть, свет и тень, тепло и холод, добро и зло. Но солнце — основа всего. Вы посмотрите, какие мрачные в Москве люди. Почему? Просто им солнца не хватает! Но зато как только выглядывает солнце, то и улыбок на улице больше, и совершенно другая активность возникает у людей.

— Известно, что Вы подробно изучали китайскую музыку, прежде чем приступить к работе над кинофильмом «На Муромской дорожке». В результате в картине звучит Ваша удивительная мелодия, напоминающая звучание китайских колокольчиков. Скажите, а как в Китае воспринимают Вашу музыку?

— Да, я действительно долго изучал китайскую музыку, а затем написал несколько фрагментов к фильму, где звучат привычные для китайцев колокольчики. Они удивились и спросили, откуда эта китайская музыка. Я ответил, что это моя музыка. Китайцы слушали очень внимательно. Сразу установилась какая-то мертвая тишина. Я сначала испугался, но потом понял, что это идет от внутренней культуры, что им моя музыка близка и понятна.

Но вся моя музыка не имеет какой-то конкретной привязки. С детства я мечтал писать музыку, которую с одинаковым интересом слушали бы все. На самом деле это невозможно, хотя я и владею всеми музыкальными жанрами, писал все — и симфонии, и романсы, и песни, и попсу. Кстати, за попсу в 1960-е гг. меня гоняли. Но ведь попса — это молодежная форма видения и воспроизведения мира. И старшим не нужно вторгаться в эту сферу. Она со временем все равно повзрослеет.

— Какой из музыкальных жанров стал для Вас основным?

— Я прекрасно владею многими жанрами, но не могу что-то особо выделить. К полижанровости меня привела работа в кино. Кинокомпозитор просто обязан владеть всеми жанрами, но работа в кино требует от него еще и мобильности, ведь иногда приходится к известным формам подходить по-своему. Например, к фильму «Анна Павлова» я написал симфоническую музыку с хорами, с солистами, т. е. то, что на самом деле Анна Павлова никогда не танцевала. Иногда по мере развития сюжета приходится переходить от одного жанра к другому. Кстати, именно эта полижанровость помогает мне находиться в постоянном творческом напряжении.

Струнные квартеты я пишу раз в десять лет. Чаще для меня это делать невозможно, необходим процесс накопления. Давайте для примера возьмем классика, Шостаковича. Его одиннадцатая симфония, на мой взгляд, — это высшая точка, дальше пошли перепевы. Хотя как можно судить о замысле художника… Да и он вряд ли знает, где его остановка. Известно, что Шуберт назвал «Неоконченной» одну из своих симфоний.

— А Моцарт?

— Во-первых, симфонии Моцарта — это другой мир, да они и короткие. А потом, Моцарт — исключение.

С гениями разговор другой.

— Как Вы думаете, что такое гений?

— Гений — это абсолютный человек. На заре человеческой цивилизации все люди были гениями, а потом цивилизация их избаловала, выхолостила. Современному человеку навязывают формы, которые ему абсолютно не свойственны.

— Кто навязывает?

— Сильные. Те, кто сегодня владеет миром. А владеют им собиратели плодов от цивилизации.

— Скажите, в чем смысл жизни?

— Смысл жизни — радоваться самому себе и благодарить Создателя за то, что Он дал тебе этот шанс — жить. Надо всегда смотреть вперед и никогда не сожалеть о прошлом. Важно еще научиться медитировать, потому что это позволяет наводить порядок внутри себя.

— А что такое любовь?

— Лично я никогда не произносил слова «люблю». С моей точки зрения, любовь — это слишком емкое понятие, это какой-то другой, недосягаемый мир, живой организм, постоянно находящийся в развитии. Сказать «люблю» — все равно что остановить это развитие. А, как известно, что не развивается, то погибает. Я не философ и говорю сейчас в относительной форме о вещах, в которых ничего не понимаю.

Так это же здорово. Есть китайское определение образованности: это состояние, когда человек забыл смысл слов.

Образованность — это форма раскрепощения интуиции. И точка.

— Новаторское определение. Что такое в Вашем представлении семь нот?

— Это тайна, бесконечная вселенная. Система знаков для записи музыки просто гениально придумана. Она претерпела эволюцию: сначала человек записывал музыку крючками. А ноты, которыми мы пользуемся сейчас, изобрели лишь в XV в. — или они существовали всегда?! Но, между прочим, люди до сих пор так и не придумали знаков, которыми можно было бы записать танец.

— Вы помните все вещи, которые написали?

— Не все, конечно, но многие помню. Помню, где именно, в какие моменты жизни я их написал. Если бы я был музыковедом и анализировал свои сочинения, то сделал бы это лучше всех. Музыковеды, к великому сожалению, многого не понимают.

Вдохновение — это тоже одна из форм раскрепощения интуиции. Невозможно написать огромнейшую партитуру без развитой интуиции.

— Давайте примем все Ваши знания за 100 %. Сколько в этой совокупности Ваших собственных знаний?

— Чужой опыт обычно полезен лишь на начальной стадии развития человека, потом он начинает мешать, и собственный, кстати, тоже. В творчестве вообще никакой опыт не годится, его нельзя повторить. Творчество — всегда открытие, любое повторение — это уже не творчество, а ремесло. И в то же время без ремесла невозможно творчество. Вот такая диалектическая взаимосвязь. Однажды меня спросили: «Как Вы пишете музыку?» Я ответил: «Очень медленно. Настолько медленно, что очень быстро».

— Как Вы думаете, можно ли предсказать будущее? Или мы живем в принципиально непредсказуемом мире?

— Думаю, это возможно. И здесь дело не только в интуиции, но и в законах мироздания, изучая которые, можно найти ту дорожку, которая ведет в будущее. Я, например, очень близок к мнению, что глобальная цивилизация движется к самоуничтожению. Научно-технический прогресс полностью подавляет человека. Да и чрезмерная свобода не принесет людям ничего хорошего. Представьте себе реку: берега — это правила, нравственные нормы. А река без берегов — это несчастье. Сейчас в нашем обществе, к сожалению, исчезли эти берега, или безнравственные «кроты» изменили им русла…